1933 год, московский клуб мастеров искусств проводит вечер из цикла «Музыкальная культура Америки». На эстраде высокий лысоватый мужчина увлеченно рассказывал:
— Дюк Эллингтон уже покорил Европу. Этим летом в Англии его встречала многолюдная толпа, группирующаяся вокруг его имени. Левое крыло негритянских музыкантов смыкается с радикальной интелегенцией из запада. Влияние талантливого пианиста, дирижера и композитора не смогли избежать лучшие джазы мира. Эллингтон строго придерживается импровизации. Послушайте его «Индиго».
Лектор подошел к стоящей радиоле.
— Есть несколько пластинок с тем же названием, выпущенных разными фирмами. Музыка того же Эллингтона, оркестр в том же составе, но содержание каждой пластинки различно. Убедитесь сами!
И затихший зал убеждался в этом, слушая грамзаписи.
Такая форма беседы проводилась у нас впервые. Слушатели заполняли даже проходы. Для меня еще неискушенного коллекционера концерт прозвучал откровением.
Свой рассказ о Дюке Эллингтоне мы начали фрагментом из книги Волкова-Ланита «Искусство запечатленного звука». Эта книга была выпущена в 1964 году.
Большинство поклонников Эллингтона убеждено, что титул «Дюк» (герцог) ему был дарован за талант виртуозного джазового пианиста, композитора, аранжировщика и дирижера. Но его биографы утверждают, что герцогом Эдварда Кеннеди Эллингтона прозвали еще в школе за врожденное изящество манер, внешность и за неизменную элегантность костюма. Впрочем, одно не противоречит другому. Уже в школе, мальчиком, он играл на фортепиано труднейшие регтаймы столь легко, что вполне мог и заслужить звание «Моцарта регтаймов».
Жизнь Дюка Эллингтона началась не совсем так, как у других великих стариков джаза, музыкантов его поколения. Он родился 29 апреля 1899 года. Родился не на юге, а в столице Соединенных Штатов Вашингтоне. Его отец был дворецким, потом – правительственным служащим. Он рано начал учить сына музыке. В 15 лет мальчик еще хотел быть архитектором, в 17 лет в кабачке «Пудель» ему сказали, что он превосходный пианист. Кстати, там в «Пуделе» он впервые сыграл Рег собственного сочинения. Сочинять музыку он начал раньше, в 14 лет.
Таким образом выбор сделан и Эллингтон зарабатывает на жизнь игрой на рояле и поражает ценителей регтаймов своим сверкающим стилем и гениальными руками. Руками, для которых 10 лет непрерывных и многочасовых, иногда целыми днями и ночами упражнений, не прошли бесследно. В 19 лет он играет в маленьком оркестре «Вашингтонцы». В 1922 году пятерка «Вашингтонцев» совершает неудачный вояж в Нью-Йорк и там не находит ни признания, ни денег. Но Эллингтон ошеломлен искусством гарлемских пианистов и, скрипя сердце, возвращается в правительственный Вашингтон, который выглядит как джазовое захолустье. Уже через год он вместе с «Вашингтонцами» окончательно порвет с Вашингтоном, чтобы начать новую жизнь в Гарлеме. Потом у Дюка Эллингтона среди джазовых композиций будет не одна, вдохновенная воздухом Гарлема.
Потом Эллингтон научит инструменты своего оркестра «разговаривать» так, как разговаривал Гарлем. Для этого музыканты Эллингтона применят особые сурдины, вставляя их в раструбы трубы и тромбона они будут учиться произносить сначала «у-а, у-а», чтобы потом из этих слогов творить музыкальные поэмы, в которых, соперничая с певцами блюзов, оркестр «человечьими» голосами станет жаловаться, смеяться, рыдать, мурлыкать песню под колыбельную. И еще создавать рык джунглей, перекличку органа, певца и хора в церкви, и стук ночного поезда и говор, смех и крики запоздалых прохожих на улицах Гарлема. Эллингтон неутолимо строил свою музыкальную страну «Эллингтонию». В ней были не только джунгли, в которых ворчливо разносилось «у-а, у-а». В ней воздвигались храмы по правилам классического искусства, но в этих храмах появлялось все больше и больше диковинных, неслыханных прежде в джазе латиноамериканских и африканских инструментов. Однако, при этом всегда лидировал в оркестре рояль «Герцога». Помощник Дюка Эллингтона, его второе «я», и у рояля, и в сочинении композиций, и в оркестровках Виллис Троенхорн вспоминал: «- Эллингтон играет на рояле, но его настоящий инструмент – оркестр. Каждый музыкант оркестра для него – определенный звуковой цвет, источник каких-то эмоций, которые он смешивает причудливо и необычно, чтобы добиться того, что я хотел бы назвать «Эффектом Эллингтона». Иногда это фиксируется на нотной бумаге, но чаще творится прямо на репетиции.
Эллингтон один из первых в джазе стал придавать такое важное значение тщательно продуманным, предварительно выверенным оркестровкам, т. е. совершенные партии каждого инструмента в идеальном звучании всех. Но если так, значит, утратил силу главный джазовый закон – свободная импровизация? Нет. Импровизация поднялась на новый уровень, импровизировал человек-оркестр по имени Эллингтон, вовлекая в это, согласно своей творческой воле, всех остальных и при этом предоставляя свободу их талантам. Он добился неповторимого звучания своего оркестра. Он добился того, что его оркестр превратился не только в лучший, но и в самый долговечный джаз. Порой, когда он дирижировал, достаточно было движения его мизинца, чтобы вызвать у исполнителя тот отклик, которого и ждал Дюк Эллингтон. С начала 30-х годов радио и пластинки сделали Дюка Эллингтона всемирно знаменитым. Пожалуй, большинство из нас впервые привел в «Эллингтонию» его «Караван». Пряная, жаркая мелодия, в последствии заигранная до неузнаваемости.
Когда в сентябре-октябре 1971 года оркестр Дюка Эллингтона гастролировал в Советском Союзе, он представил нам как-бы избранного Дюка. И, конечно, вновь звучал «Караван». Не без искреннего удивления Эллингтон сказал специальному корреспонденту «Недели» Марьянову: — «Часть музыки, которую мы играем, написана довольно давно, но я смог убедиться, что у вас она хорошо известна. Мне показалось, что самая популярная моя вещь – «Караван». Если я даже не объявляю, что сейчас будет композиция Билли Страенхорна «Садись в поезд А», или же «Искушенная леди» — аудитория безошибочно откликается на знакомую мелодию. «Гарлем», конечно наиболее сложная вещь, но и она отлично воспринимается вашими людьми».
Это был незабываемый момент, когда Дюк Эллингтон под бурные аплодисменты вышел на сцену большого концертного зала «Октябрьский» в Ленинграде. Высокий, прямой, стремительный, изящный, только седой, с глубокими складками у рта, с напряженно сведенными бровями под печально пронзительными глазами, под которыми беспощадно обозначались мешки, последний герцог джаза, из созвездия «Великих стариков». Потом он наклонился к микрофону, улыбнулся, представил старых и новых солистов, сказал: — «Леди и джентльмены, спасибо (произнес по-русски), я вас безумно люблю!». Сел к роялю, поднял крылатые руки… «Поезд А» двинулся в свой бесконечный путь.
Оркестр играл тогда почти все, что стало «Музыкальным приветом Дюка», «В настроении Индиго» текущую, чарующую, как бы погружающую в густую морскую синеву мелодию и сверкающую огнем мелодию «В рок ритме», и томительное «Одиночество», и шаловливую «Атласную куклу», и изысканно задумчивую, полную мягкого иронического обаяния «Искушенную леди». И фрагменты из больших своих произведений таких как «Черное, коричневое и бежевое».
Среди пьес, исполнявшихся тогда оркестром Эллингтона, была и такая – «Тутти для Гутти». Гутти был любимым трубачом Эллингтона. Для него, для Гутти Вильямса, Эллингтон еще в тридцатых годах написал два концерта. Тогда критики посчитали концерты для Гутти лучшими джазовыми вещами когда либо вообще написанными. Труба, как певец поющая Гаспел говорит с оркестром и оркестр, как хор певцу отвечает трубе. И вот теперь сам трубач Гутти Вильямс солировал в «Тутти для Гутти».
Он продолжал и в 74 года неутомимо сочинять. Писал для театра, кино, радио, телевидения и как в молодости вечно был в пути. В том же интервью, опубликованном в «Неделе», он сказал: — «Мой дом – дорога, а Нью-Йорк – это только мой почтовый ящик». Эллингтон, иногда вместе с Билли Строенхордом, написал более двух тысяч композиций. Он работал в автобусах, поездах, самолетах, отелях ночью и днем. Он не очень любил давать интервью, они отнимали время у репетиций, сокращали часы сочинения музыки. Им написано больше популярных джазовых мелодий, чем кем-либо другим. Став первым в истории джаза творцом крупных оркестровых сюит, а так же музыкальных спектаклей Эллингтон внес в стихию негритянского джаза тончайшие и глубоко продуманные оркестровые замыслы. Заставил отнестись к джазу, как к высокому искусству. Как сказал один критик: — «Он возвел джаз в рамки серьезной, глубокой музыки. Теперь уже никто не мог сказать, что эта музыка для ног, а не для слуха и души». К России, к Советскому Союзу Дюк Эллингтон испытывал особую симпатию. Еще в 1943 году в разгар Великой Отечественной войны он дал концерт в «Карнеги Холле», весь сбор от которого (билеты стоили очень дорого) пошел в фонд сражавшегося с германским фашизмом немецкого народа. И теперь, приехав на гастроли в нашу страну, Эллингтон восхищался советской публикой, ее любовью к музыке, тем благотворным музыкальным климатам, которые он ощущал на себе. Он начал писать сразу несколько новых композиций, надеясь вскоре их исполнть. Знавшие Дюка Эллингтона утверждали: — «Многогранность его оркестра – зеркало сложности самого Дюка». Его отличали любовь к жизни, ненависть к несправедливости и насилию, страх перед смертью. Может быть, страх перед старостью гнал его в дорогу? Может быть, ему казалось, что переезжая с оркестром из города в город, из страны в страну, с континента на континент, в стуке колес быстроходных экспрессов и гудении реактивных авиалайнеров он дольше сохранит молодое сердце и чувство вечного движения и вечного ритма джаза? Но в канун 75-летия ему пришлось сойти с безостановочно катящегося поезда гастролей. Ему казалось, что это всего лишь станция на пути, как бывало уже много раз. Только теперь эта станция называлась «Палата №16» при больнице штата Нью-Йорк. И она стала концом дороги. 24 мая 1974 года навсегда опустело место Дюка Эллингтона у рояля. После смерти Дюка оркестр возглавил его сын Мерсер, но увы, это был уже не тот оркестр. Будет ли для новых поколений слава Дюка Эллингтона столь же всемирной, какой была она для его современников? Ведь он объездил весь мир! Потомок черных рабов, он давал концерты в Белом Доме американскому президенту, во Франции его наградили орденом почетного легиона, в Того вышла марка с его изображением. Во многих странах он избран был членом музыкальных академий. Теперь и эти почести всего лишь несколько строк в музыкальных справочниках. Но осталась музыка Эллингтона, остались его творческие открытия.